В период феодализма в
социальной структуре адыгского общества доминирующее положение занимал
класс профессиональных воинов-рыцарей - уэркъ. В некоторых областях
Черкесии (в Кабарде, Бесленее, Темиргое, Бжедугии, Хатукае и др.) он
составлял едва ли не треть всего населения. Уорки несли службу у князей
- пщы и первостепенных дворян -
лIакъуэлIэш. Принимая рыцаря на службу, князь или тлекотлеш одаривал
его боевым конем, оружием, земельным участком, рабами, крепостными.
Этот дар, или бенефиций, так и назывался: уэркъ тын - "дарение рыцарю".
Условия несения военной службы закреплялись присягой: уорк давал клятву
служить сеньору верой и правдой, считая его врагов своими врагами.
Деревням с подвластным уорку населением присваивалось имя их владельца,
что поднимало авторитет воина, престиж рыцарского звания.
Отношения уорков между
собой и с другими сословиями определялись и регулировались обычным
феодальным правом. Но дополнительно к этому сложились и действовали такие
институты, как уэркъыгъэ - рыцарская этика (или рыцарский моральный
кодекс) и уэркъ хабзэ - рыцарско-дворянский этикет.
В чем же особенность
рыцарской этики, как выглядит она на фоне общеадыгской этики, или
адыгства? Странно, но на первый взгляд каких-либо существенных различий
нет. Уэркъыгъэ строится на тех же заповедях, что и адыгагъэ: человечность,
почтительность, мудрость, мужество, честь. Специфический характер
рыцарской этики обнаруживается лишь при близком рассмотрении, когда
выявляется вес и практическая значимость всего перечня заявленных
моральных ценностей. Мне приходилось писать об этом достаточно подробно
(См.: Бгажноков 1981; 1983), поэтому я ограничусь здесь лишь некоторыми
замечаниями принципиального характера.
Первое, что следует отметить,
- повышенные требования, предъявляемые к рыцарю. В системе уэркъыгъэ круг
обязанностей, связанных с каждым из названных принципов, был гораздо шире,
разнообразнее и, я бы сказал, жестче, чем в общеадыгской этике. Например,
до аскетизма доходило отношение к некоторым элементарным потребностям и
желаниям: предосудительным считались сооружение благоустроенных жилищ,
жалобы на экономические трудности, недомогание, холод, голод, жару,
страсть к нарядам, излишнее любопытство. Мало того, дожить до седин - и то
казалось постыдным. Полагалось принять смерть в молодом или юном возрасте,
совершая очередной подвиг, то есть прожить жизнь короткую, но яркую,
полную опасных приключений..
Все это свидетельствует о
том, что быть и оставаться истинным уорком было чрезвычайно трудно. И
отсюда сентенции типа: Уэркъыгъэ дэгъэзеигъуэ кIыхьщ - "Рыцарская этика
(рыцарство) - трудный подъем"; Уэркъ бгы задэщ - "Рыцарство - отвесная,
неприступная скала"; Уэркъыгъэр абрэ мывэм хуэдэщ - "Рыцарство - ноша,
подобная каменной глыбе".
Несколько иначе, чем в
общеадыгской этике, были расставлены акценты внутри каждой заповеди. В
структуре человечности необычайное развитие получают щедрость и
гостеприимство, в структуре мужества - воинская доблесть. Категория чести
- напэ преобразуется в понятие рыцарской чести - уэркъ напэ, понимаемой
весьма специфично. К примеру, недопустимым считалось разглашение чьих-либо
тайн, и отсюда правило: уэркъ хашэркъым. Перед нами звенья характерной для
феодализма закономерности, которую я называю социально-символическим
параллелизмом. Адыгский феодализм в этом отношении особенно показателен:
не только в этической, но и во многих других сферах жизни создаются
структуры, повторяющие общенародные культурные традиции, но всегда в
несколько ином обрамлении и представлении - в виде знаков особого или
высокого качества. Отсюда такие понятия, как уэркъ къафэ - "уоркский
танец", уэркъ шы тесыкIэ - "уоркский способ держаться в седле", уэркъ пыIэ
- "уоркский головной убор", уэркъ лэкъум - "уоркские лакумы" и т.п.
Не обошел стороной этот
процесс и сферу этикета. На базе традиционной почтительности
сформировался особый вариант адыгского этикета, именуемый "уэркъ
хабзэ". Он отличался особой изысканностью и, к слову сказать, включал в
себя элементы рыцарского поклонения даме. Например, во время рыцарских
состязаний, устраиваемых по поводу того или иного торжества, победителю
полагалось презентовать полученный им приз кому-либо из присутствующих
знатных девушек. Возвращаясь из походов, воин считал своим долгом
подарить что-либо из добычи признанной красавице округи или
какой-нибудь почитаемой женщине. На этой почве возникло изречение:
ЦIыхубз пшэрыхь хущанэ - букв.: "Женщине добычу оставляют". Оно стало
символом почтительного, истинно рыцарского отношения к слабому полу
(См. об этом: Бгажноков 1983).
В повседневной жизни уорку
вменялось в долг быть образцом вежливости и сдержанности, скромности и
учтивости, благородства и человечности. Эти требования и нормы были так
или иначе связаны с военным бытом, что, однако, не умаляло их высокого
гражданского содержания и смысла.
Еще одна особенность
уэркъыгъэ - ее корпоративность. Это была этика внутреннего пользования, не
распространявшаяся, по идее, на социальные низы. Она выполняла тем самым
функцию марки, служила средством демонстрации превосходства над
крестьянами и утверждения столь важной для феодального общества оппозиции
"благородный - неблагородный", "рыцарь - крестьянин". При этом уэркъыгъэ
не противопоставлялся адыгагъэ. По понятиям уорков, рыцарская этика была
истинно адыгской этикой, адыгством в его наиболее полном и точном смысле
слова, а само понятие "уэркъыгъэ" лишь иным, поэтическим, обозначением
адыгства.
Что касается князей
(пши) и первостепенных дворян (тлекотлешей), то они не были уорками в
собственном, сословном смысле этого слова и тем-самым оставались вне
(точнее - над) оппозицией "рыцарь - крестьянин". Тем не менее
имение
князья считались и на самом деле были элитой адыгского рыцарства и
самыми ревностными хранителями и носителями рыцарской этики, ничуть не
уступая в этом отношении уоркам. В прошлом веке у всех на устах были
имена таких князей и дворян, как Атажуко Магомет (Махамат-аш), Ажгери
Кушук, Заноко Карабатыр, Хирциж Али, Шеретлоко Гузбеч, Шеретлоко
(Куаджаберд) Махамат и др. Великодушие и ум, изысканные манеры и
красноречие, необычайная храбрость и стойкость снискали им славу первых
рыцарей Черкесии и Кавказа. Суровый образ жизни этих героев дополнялся
некоторыми очень существенными для той эпохи деталями. К примеру,
Махаматаш великолепно играл на двухструнной скрипке, исполняя
героические песни; Шеретлоко Гузбеч, прозванный Львом Черкесии, был
известен как один из лучших танцоров, о чем писал в свое время Дж.
Белл. Характеризуя Ажгирея Кушука, всегда отмечали, что это защитник
чести и достоинства черкесских женщин. В 1824 году он, преодолев
расстояние более 400 км, явился в аул Астемирова в Малой Кабарде, чтобы
вызволить взятую Астемировым в наложницы жену погибшего князя Али
Карамурзова - Эльмесхан. Кушук вызвал Астемирова на дуэль, застрелил
его, затем вернулся за Кубань вместе с Эльмесхан.
Разумеется, не был чужд
высоким принципам и идеалам рыцарской этики и этикета и простой народ
Черкесии. Он перенимал и осваивал традиции рыцарской культуры,
приспосабливая их к условиям повседневного мирного быта. Поэтому уорками
называли часто и крестьян, отличавшихся щедростью, великодушием,
храбростью, верностью данным обязательствам, хорошими манерами. Л. И.
Лавров после поездки в 20-х годах в Причерноморскую Шапсугию не зря
подчеркивал: "В настоящее время это слово употребляется среди них не в
социальном смысле, а в моральном: человек хорошего поведения, человек,
строго придерживающийся предписаний адата" (Лавров 1936: 133). Это
свидетельствует лишний раз о цивилизующей роли рыцарства, о мощном и в
целом благотворном воздействии его на все слои адыгского общества. Без
всякого преувеличения можно сказать, что по своему строю, по характеру
предъявляемых требований и образцов поведения адыгагъэ является во многом
или в основном рыцарской этикой. То же касается и традиционного адыгского
этикета. Легко убедиться, - и я уже неоднократно показывал это на
примерах, - что он несет в себе лучшие черты уэркъ хабзэ.
При этом я совсем не
склонен идеализировать рыцарскую этику. Уже в XVIII веке она была своего
рода анахронизмом, препятствовавшим социальному развитию адыгского
общества, организованному и эффективному противостоянию экспансии царских
войск на Кавказе, Замечу в этой связи, что уэркъыгъэ - типично
максималистская этика. Чтобы отвечать в полной мере ее требованиям,
необходимо было проявлять повседневный - подчас ничем не оправданный -
героизм. Многим это было не по плечу, а если быть до конца
последовательным и строгим - не под силу ни одному человеку.
Однако мы хорошо сознаем,
что здесь был важен сам по себе культурный посыл или запрос" открывавший
путь к самостроительству личности, к нравственному совершенству. Этика
адыгских воинов задавала общественной жизни тон, который оставался
достаточно высоким и при неизбежных потерях в ходе реализации ее
установок. Последействие этого настроения или тона будет ощущаться,
по-видимому, постоянно. По сей день рыцарская этика дает о себе знать в
умонастроениях, в практическом сознании и поведении адыгов, хотя теперь
чаще всего уже не воспринимается самостоятельно, вне габитуса
адыгства.