Стыд - сложное чувство,
в котором доминирует страх, и прежде всего "страх перед ожидаемым бесчестьем"
(Платон 1986, 435). Но человек страшится не только внешнего суда - суд совести
внушает еще больше опасений, вселяет тревогу, вызывает смятение, чувство вины.
В системе адыгской этики такой страх ассоциируется со стыдом, как необходимым
моральным свойством, ср.: Шынэ зиIэм укIытэ иIэщ, укIытэ зиIэм напэ иIэщ
- "Знающий страх знает стыд, знающий стыд имеет честь". Когда хотят сказать,
что у человека притупились нравственные чувства" в первую очередь ссылаются
на отсутствие страха: Шыни, укIыти, напи иIэркъым -"Лишен и страха, и стыда,
и чести".
Страх, как мы видим, включается
в систему механизмов морального контроля и самоконтроля. Но это вторичный,
культурный страх, наиболее полным и точным отображением которого является термин
шынэ-укIытэ - "страх-стыд". Если говорят: шынэ-укIытэ хэлъщ - букв.: "обладает
страхом-стыдом", имеют в виду человека, который боится "потерять лицо" -
честного, справедливого, совестливого. Существует убеждение, что наличие
данного свойства поддерживает и укрепляет важные моральные качества
личности: человечность, почтительность, чувство меры и т. д. С другой
стороны, это боязнь прослыть робким, малодушным. Этический страх
заставляет и приучает человека действовать решительно и смело.
Шынэ-укIытэ - сложное,
одухотворенное чувство, манифестирующее достойное отношение к жизни,
когда боязнь совершить что-либо "несовместимое с лицом" ставит мощный
заслон аморальности. В отличие от страха вообще или первичного, животного
страха, который парализует и деморализует человека, этический страх
конструктивен, заставляет оставаться в рамках приличий в самых сложных
ситуациях. Но генетически он связан с первичным страхом. Схема этих связей
и превращений проста:

Социализация этического
страха происходит под влиянием культурной среды, по мере формирования
условных связей между действиями, вызывающими страх и стыд. Рассказывают,
что рыцарь Андемыркан говорил о себе: "Си гъащIэм зэ сышынащ, зэ сыукIытащ"
- "За всю жизнь я один раз испугался и один раз испытал стыд". Это
случилось после его встречи с сыном Цея, который, к удивлению Андемыркана,
оказался во всех отношениях сильней, чем он сам. Погостив у Андемыркана,
сын Цея попрощался с ним и с его женой и находился уже за пределами
усадьбы, когда хозяин, спохватившись, догнал гостя и попросил его назвать
свое имя. Гость вполне резонно заметил, что нужно было спрашивать об этом
раньше, а когда Андемыркан стал настаивать, прикрикнул на него: "Прочь с
дороги!". Испугавшись, Андемыркан вздрогнул и отскочил в сторону,
оглянувшись, к стыду своему, увидел жену, ставшую невольной свидетельницей
этой сцены" (Карадангушев 1970: 289).
Стыд, как видно из этого
примера, следует за страхом. Благодаря повторению подобных ситуаций,
возникают особые, этически значимые ассоциации по смежности и в конце
концов они закрепляются в памяти в виде нерасчлененного этического страха
- боязни "потерять лицо", поступить несправедливо, не по-людски, не
по-мужски и т. п. Пропущенный через стыд, т. е. облагороженный,
культурный, одухотворенный, он становится выражением постоянной
ответственности человека перед миром, важным подспорьем разума в его
стремлении взять под свой контроль коллективное бессознательное.
Когда говорят о падении
нравов, не случайно ссылаются на утрату этического страха: Шынэ-укIытэ
яхэлъыжкъым.